«Они такой политикой подставляют губернатора: он думает, что всё хорошо, а оказывается, дети не защищены»

— Недавно вы презентовали законопроекты по созданию общественных советов при детских домах и по постинтернатному сопровождению.

— Общество не знает, что происходит с ребёнком за закрытыми дверями, поэтому такой совет необходим. На следующий день, после того, как мы презентовали проект, на сайте правительства [Оренбургской области] появилась информация об общественном контроле интернатов, который якобы осуществляется попечительскими советами. Однако, участвуя в попечительских советах, мы решали проблемы обеспечения детского дома, а общественный контроль — это другое. Я вижу основную задачу общественного совета в том, чтобы убедиться в защищённости ребёнка в детском доме. Когда ко мне в детдоме подходит девочка и рассказывает о том, что её «в детском доме били так, что она теперь не чувствует боль», и ты с этим не можешь ничего сделать, это не общественный контроль.

Дети в детских домах должны знать телефон доверия и не бояться по нему позвонить. Сейчас они боятся воспитателей, директоров и не чувствуют себя защищёнными. Я беседовала с детьми. Они опасаются, что их как-то накажет администрация, если они сделают что-то не так. Даже если их будут бить, никто не будет жаловаться. Да и кому? Общество должно знать, что происходит с детьми.

У нас, как правило, в детских домах тишина и всё хорошо, а потом случаются происшествия. Интернет взрывается, проходят многочисленные проверки. Взять летнюю историю про мальчика, которого похитил педофил. При действительно работающем общественном совете проблемы увидели бы заблаговременно.

Я не знаю, примут этот законопроект или нет. Если судить по реакции правительства [публикации на сайте], власти не хотят этого контроля.

В Министерстве образования очень часто говорят, что у нас всё хорошо и нам ничего не надо. Они такой политикой подставляют губернатора, потому что он думает, что всё хорошо, а оказывается, что дети не защищены и есть проблемы, которые можно решить.

А если есть проблема, то её нужно совместно решать, а не отрицать её существование.

— Хотелось бы узнать подробнее о создании проектов, и как с этим связан депутат Заксоба Максим Амелин.

— На самом деле, помощница Максима Амелина Магда Асланян давно с нами дружит. С момента основания фонда. Приносит подарки детям на дни рождения, помогает нам юридическими консультациями. Она попросила провести экспертизу законопроектов.

Мы провели, сказали, что, по нашему мнению, будет работать, а что нет. Идея создания Общественного совета — наша.

Закон по сопровождению необходим до тех пор, пока не будет перестроена система детских домов, когда дети не будут нуждаться в сопровождении.

«Из министерств в основном звонят и просят убрать какую-то информацию, если я опять что-нибудь «не то» написала»

— Я рассматриваю это ещё и с политической точки зрения. Максим Амелин входит во фракцию КПРФ в Заксобе. Скоро выборы. Может быть, не совсем корректный вопрос: вы не боитесь, что на теме детей-сирот будут спекулировать?

— Я не политик. Но если нас приглашают экспертами, мы не отказываемся. А что касается спекуляции — это на совести тех людей, кто просит провести экспертизу. Мне, к сожалению, не приходится выбирать. Что касается конкретно Амелина и Асланян, они в принципе многое делают для детей-сирот.

— Если во благо, то какая разница?

— Да. Главное, чтобы что-то менялось в лучшую сторону. Систему детских домов нужно реформировать. Если бы к нам пришли из аппарата губернатора и сказали: «Анна Андреевна, зачем вам Амелин, давайте с вами сейчас сами всё реформируем», я бы ответила: «Давайте».

Но что-то они ко мне не приходят. Из министерств в основном звонят и просят убрать какую-то информацию, если я опять что-нибудь «не то» написала про детские дома в социальных сетях.

— Такие случаи бывали?

— Да, уже не один раз.

— А что за информация, если не секрет?

— Самое смешное, звонят по мелочам. Например, что в детский дом нужны платья для выпускников.

Я не вижу никакой проблемы в написанном. Если нет чего-то, то давайте найдём. Это же не обвинение, скорее наоборот, такие посты воспитывают людей, заставляют задуматься о детях с тяжёлой судьбой, о тех, у кого нет родителей. Мне часто люди пишут, что когда читают меня, начинают больше ценить своих близких и то, что у них есть. Тут дело не в финансировании, дело в человечности, в желании помочь. И я не понимаю, почему такая реакция у чиновников.

— То есть, они не хотят признавать какие-то существующие проблемы?

— Да, и по таким элементарным вопросам.

— Хотел бы узнать ваше мнение по поводу детей-сирот, которых заселили в не совсем достроенные дома. Глава Минсоцразвития Татьяна Самохина недавно заявила, что акты приёмки необходимо было подписать для того, чтобы дети вообще смогли въехать.

— Я, честно говоря, не видела готовность дома и не могу однозначно ответить на этот вопрос. Но в других регионах решают этот вопрос, надо изучить их опыт.

— К сожалению, не знаком с их опытом.

— Эта проблема не повсеместна. В Москве и Питере, например, её нет. Там дети получают квартиры сразу в 18 лет. Они даже доучиваются, уже проживая в своих квартирах.

Что касается истории с квартирами, то мы в ней не принимали участие в этот раз. Летом к нам обращались сироты за помощью с решением жилищных вопросов, мы писали письмо губернатору. Многие из тех, кто подписал письмо, получили квартиры.

В этот же раз сироты хотели бунта и пошли к Роме Псайкеру [блогер, общественник]. А пикет — это не наш метод. Я никогда не пойду стоять с какими-то плакатами. Наш метод — это всё-таки диалог с властью путём писем, переговоров и совместной работы.

Ну и, к сожалению, у нас сейчас очень ограничены ресурсы, поэтому приходится выбирать, чем заниматься. Я понимаю, что по статистике 10% детей-сирот устраиваются в жизни. То есть 10% этих квартир будут нормально использоваться, а остальные 90% — в никуда. Поэтому я выбираю другое направление работы — реформировать систему так, чтобы дети к выпуску были социализированы и не катились в пропасть.

«Мы готовы сами искать спонсоров для осуществления реформы системы детских домов»

— Три года назад ввели закон Димы Яковлева. Можно ли сегодня оценить его влияние на детские дома Оренбургской области?

— После вступления в силу закона в детских домах многое начало меняться. Когда был принят закон, общественность возмутилась и власти были вынуждены улучшать систему детских домов. Стало больше усыновителей (в том числе опекунов, приёмных семей и т.д.).

Если говорить про систему, в сентябре 2015 года вступил в силу замечательный закон о реформе детских домов. Чем сейчас плохи детские дома? Дети в них страдают от депривации. Им нужен взрослый человек, который стал бы ориентиром для них, а не череда лиц, которые постоянно сменяют друг друга. И то, что за ребёнка 18 лет решают, когда ему вставать, есть, куда и когда идти, как жить — всё это не способствует становлению зрелой личности. В итоге воспитания в детском доме дети выходят оттуда с отсутствием социализации. По статистике следственного комитета, только 10% выпускников детских домов устраиваются в жизни.

Новый закон призван это устранить. Он устанавливает, что в детских домах должны быть группы семейного типа, в которые войдут дети разных возрастов с одним воспитателем, который будет выполнять роль мамы. Дети будут видеть модель семьи.

Кроме того, по закону дети перестанут быть изолированными от общества.

Правда, у нас в области есть детские дома, где дети и сейчас ходят в обыкновенную школу. Но даже там иногда этой социальной адаптации недостаточно.

— К чему приводит сейчас воспитание в детском доме и почему?

Во-первых, дети привыкли к тому, что им постоянно что-то дарят, даже без праздников. Захотел человек сделать доброе дело — он привёз подарок. Когда мы живём в обычной жизни, на нас сваливаются подарки через каждую неделю непонятно почему? В семье мы видим, что родители у нас работают и иногда не могут что-то купить. А в детских домах очень часто проводят праздники просто так, ребёнок привыкает к тому, что ему постоянно что-то дарят, без каких-то заслуг или усилий с его стороны. Дети привыкают так жить. Наблюдала, с какой лёгкостью они относятся к технике – планшетам, телефонам. Постоянно разбивают их, ведь новый подарят спонсоры. А после выпуска из детского дома про сирот все забывают, они уже никому не нужны. Потому что система помощи у нас направлена не на конкретных детей, а на детские дома. И после выпуска уже и происходит переоценка жизни. Не многие через неё проходят, очень многих это ломает.

Во-вторых, кормят в детских домах в огромной столовой, где постоянно работает персонал. Да, дети помогают убирать посуду. Но часто её даже моет персонал. Соответственно, это не приучает детей ко взрослой жизни. Поэтому после выпуска из детского дома умеют готовить лишь единицы. Есть девочки, которым это нравится. Остальные же — едят «бэпэшки» (еду быстрого приготовления). Это любимое «блюдо» выпускников. Я, допустим, работаю с девчонками-выпускниками и говорю: «Давайте посуду купим». Они спрашивают: «Зачем? У нас есть кружка и тарелка». Мы их стараемся социализировать, но это очень тяжело. У нас система порождает иждивенчество.

В-третьих, за ребёнка до 16-18 лет решают, во сколько он встаёт, ест, ложится спать. Это всё лишает его возможности принимать какие-то решения.

Ещё одна проблема в том, что после детского дома выпускники не идут учиться на ту специальность, которая была бы им интересна, к которой у них есть склонности. Они часто поступают туда, куда поступают все. Одна талантливая девочка очень хорошо рисовала, придумывала костюмы, сама шила — мечтала стать дизайнером, пошла учиться на физкультурника, потому что туда поступила половина её группы. Понимаете, какая разница между дизайнером и физкультурником? 

— Вы говорили про реформу. Как она осуществляется в Оренбургской области?

— Я, конечно, не могу её полностью оценить, но могу сказать, что должно быть по этой реформе.

Например, должна быть отдельная кухня для каждой группы, состоящей максимум из восьми человек. Этих кухонь нету. Представители министерства [образования Оренбургской области] говорят, что для реформы необходимо перестроить детские дома, но на это нет средств. Мол, если дадут средства, то будем перестраивать. Пока что получается, что закон есть, но делать мы ничего не будем, потому что нам на это не дали денег.

Мы уже сказали, что готовы помогать и реформировать детские дома. Мы за эту реформу, мы готовы искать спонсоров для её осуществления, но пока партнёрство в этом вопросе никого не интересует.

«Для Оренбургской области закон Димы Яковлева ничего не изменил: регион задолго до этого перестал работать с иностранцами»  

 — Мы начали с закона Димы Яковлева. Вы уже сказали о вполне позитивной его стороне — общество подтолкнуло власть к реформе.

— По моему мнению, можно хотя бы разрешить иностранцам брать детей с тяжёлыми заболеваниями, тех, кого не берут в российские семьи. Ведь система инклюзии за границей развита намного лучше, чем в России. У нас попробуйте особенного ребёнка устроить в обычный садик. Иностранцы забирали много детей с особенностями.

— В том числе из Оренбургской области?

— Оренбургская область уже очень долго не работает с иностранными усыновителями. Я боюсь сказать с какого года, но задолго до вступления в силу закона Димы Яковлева. Поэтому именно для Оренбургской области закон ничего не изменил.

Для того, чтобы было меньше сирот, нужно в первую очередь работать с семьями, так как большая часть сирот у нас – сироты при живых родителях.

Нужно помогать не детям в детском доме, а семьям со сложными детьми, малообеспеченным семьям. Если родился ребёнок с особенностями, маму нужно поддержать.

В одной из соседних областей у коллег была кризисная семья. У мамы — трое детей, она в декрете и её бросил муж. Денег нет… В итоге она покончила с собой.

Такие кризисные семьи мы сейчас наблюдаем, и за них очень страшно. Если не помочь этим семьям, то дети окажутся в детском доме, а мамы достаточно быстро скатятся вниз.

— Какую помощь им могут предоставить?

— В первую очередь — материальную: продуктами, одеждой. Могут предложить варианты работы с неполной занятостью. Но если говорить про наши условия со сложным бюджетом, то, мне кажется, органам государственной и муниципальной власти нужно взаимодействовать с фондами. Что называется — спасать всем миром.

Ту же организацию сбора вещей кризисным семьям могут помочь выполнить фонды, а социальные службы могут помочь фондам в оценке степени кризиса семьи.

Мы в этом плане ведём работу с соцзащитой городской администрации. Подписали договор о сотрудничестве. В связи с непростой экономической ситуацией у Фонда тоже стало меньше ресурсов, теперь мы ищем пути оптимизации.

— То есть у вас в фонде тоже происходит сокращение программ?

— Безусловно, мы временно закрываем программы, но при закрытии мы учитываем, оказывается ли помощь этой категории граждан кем-то ещё.
Например, программу по реабилитации детей, перенёсших насилие или тяжёлую психологическую травму, мы не будем закрывать. Она не только уникальна для нашего региона — это единственная программа в России. И, к сожалению, не теряет своей актуальности. По статистике следственного комитета России, количество преступлений против детей выросло за год на 25%. Следственный комитет совместно с Минтруда РФ дал задание регионам: разработать систему помощи детям, пострадавшим от насилия. А у нас такая программа уже есть и работает. Осталось только властям обратить на неё внимание и совместно вести работу в интересах детей.

Леонид УВАРЧЕВ

---

Фото: Оренполит.ру, Ольга Голенских