История митинга тесно связана с общественно-политической деятельностью клуба «Апрель», где зародилась идея протестных выступлений, и Оренбургского зеленого комитета, созданного непосредственно на митинге (по другим данным, ОЗК существовал и ранее, но, так или иначе, активно себя не проявлял). О том, как разворачивались события осенью 88-го, вспоминает Сергей Головин – в то время заведующий отделом пропаганды Обкома ВЛКСМ, один из создателей политклуба «Апрель», а ныне – председатель Оренбургской областной организации Российского союза молодежи.

– Сергей Иванович, расскажите, как появился клуб «Апрель»?

– Вообще, сам клуб «Апрель» начинался в качестве своеобразного оренбургского «Гайд-парка», когда партийцы разрешили оппозиционно настроенным элементам собираться в воскресенье в малом зале РСМ, мол, «приходите и говорите всё, что думаете». Эти встречи, к которым я присоединился, проходили регулярно и продолжались месяца два или три. Люди приходили, их становилось всё больше и больше. Постепенно я стал заметной фигурой среди этих оппозиционеров. Постепенно все понимали, что надо как-то структурироваться, тогда и родилось название «Апрель».

– Сколько это продолжалось? Можно ли это назвать воскресными посиделками, никаких действий же не было, одни разговоры?

– Полтора года каждое воскресенье проходили собрания. Днём я получал по шее, вечером в воскресенье приходил снова. К лету я сказал ребятам, пора что-то делать, хватит болтать. Начали думать. Тогда, например, нельзя было вслух говорить о политических вопросах, если только на экологическую тему. А у нас она была – строительство завода белково-витаминных концентратов (БВК). Реально я понимал, что завод не построится - страна уже не та. Хотя он фактически был спроектирован, была заложена площадка в стороне Газзавода. Были распределены должности, но не хватало финансирования.

– Зачем тогда было проводить этот митинг?

– Для меня это был PR-проект. Лично я всерьез не относился ни к митингу, ни к заводу. Хотя забросил удочку именно я.

– Теперь, когда мы подошли непосредственно к самому митингу, расскажите, как он проходил. Были ли какие-то провокации, столкновения?

–  Да, были провокации, причём не конкретно на нашем митинге.

– А где?

– Тогда, согласно закону, для организации митинга надо было сделать запрос, написать заявление, что мы проводим митинг. Мы это заявление подали и поставили число, по-моему, двенадцатое октября 1988 года, а в качестве места указали площадку перед зданием ВНХ (ныне - Областная филармония). Мы заявили, что придет 500 человек, хотя уверенности не было, что кто-то вообще придет - это же был первый такой народный митинг. В итоге нам дату перенесли, по-моему, на 18-е число. В это время противоборствующая сторона начала раскрутку, появились листовки, написанные от руки, где на тот срок, который мы изначально просили, приглашали народ на митинг от имени клуба «Апрель». То есть пытались подставить нас, якобы мы проводим митинг в несанкционированное время. Мне эти листовки принесли. А у меня была тетрадь, где я всем членам клуба предложил оставить свои данные. Я открыл и посмотрел по почерку - это был почерк Габриелова и еще одного товарища, которые на тот момент в клуб уже не ходили. Было понятно, что готовилась провокация, кто именно ее готовит, мы не знали. Я тогда написал письмо в УВД, что некими лицами делается попытка проведения несанкционированного митинга, якобы от клуба «Апрель». Приложил листовку и образец почерка Габриелова. Я понимал, что его не бросятся искать, но этим письмом я прикрывал весь клуб, потому что могли начаться репрессии за нарушение законодательства. Тогда же я написал письмо в газету «Южный Урал» (тогда она была партийной газетой) и в обком партии. И зарегистрировал эти письма, чтобы еще раз обезопасить клуб.

Но несанкционированный митинг все-таки состоялся перед Филармонией, точнее, состоялась его попытка: пришли около 500 человек, побурлили, но милиция не дала митинговать. Тогда весь протестный заряд вылился в поход на здание Обкома ВЛКСМ. В тот день я собрал всех своих ребят около Филармонии. Связи мобильной тогда не было, и они звонили с вахты и передавали мне имена самых активных митингующих, а потом сообщили, что Габриелов вместе со своей компанией спровоцировали толпу бить аппаратчиков. Поэтому я заранее знал, что они идут к нам в здание.

И вот заходит толпа и впереди стоит Николай Ейкин (к тому моменту Габриелов куда-то исчез и тот занял место лидера).  Он кричит: «А! Окопались!». Я ему говорю: «Вы Ейкин Николай Владимирович, Чкалова 23, квартира 25?». Вы можете представить реакцию человека? Он отпрыгнул сразу на метр. Начал кричать: «Вы кто такие?». В общем, наша информированность произвела впечатление. Мы поднялись в Малый зал, и через полчаса они стали нашими сторонниками.

А мое открытое письмо в «Южном Урале» так и не было опубликовано. Зато после митинга появилась статья Булата Калмантаева, где он, скажем так, критиковал нас, и там узнавались тезисы моего письма, хотя оно уже давно потеряно, и доподлинно сравнить нельзя.  

– Как развивались события дальше?

– А дальше состоялся уже наш митинг в зале Филармонии, который вел мой товарищ Равиль Гаязов. Он тогда вообще был моей главной опорой. Нас, организаторов, беспокоила охрана общественного порядка. Мы не знали, какие могут быть провокации в этот день. И родилась великолепная идея сделать повязки. Причем не красного, как все привыкли, а зеленого цвета. Мы тогда объявили, что в этих повязках ходят организаторы митинга.

– Повязки помогли, провокаций не случилось?

– Провокаций, может быть, и не было, а вот некоторые проблемы всё же имели место быть. Была такая история. Стоит высокопоставленный пожарник и говорит: «В зале 860 мест. Считайте ровно в 860 человек, 861-го пинками отсюда вы обязаны выкинуть». Мы ему: «Вы ошибаетесь, это ваша задача». Естественно, никто не решился выводить людей из зала. Люди стояли в проходах. Сообразили потом, вынесли на улицу громкоговорители. Там была тоже полностью забитая площадка, где люди стояли и слушали то, что говорят в зале. В это же время был организован сбор подписей против строительства БВК. Тогда собрали 27 тысяч подписей.

Кстати, на том митинге впервые публично заявил о себе Шаповаленко. Он просто попросил слово и выступил, хотя потом от него звучали заявления, что он был среди тех, кто сделал этот митинг. Реально существует распоряжение горисполкома об этом митинге, и там четко написаны семь фамилий, кто отвечает за этот митинг. И многих из тех, кто сегодня говорит, что это они сделали, в этом списке нет.

– Что происходило уже после митинга?

- После этого митинга, буквально на следующий день, собрались в ОГУ. Там было человек 300-500, и лидерство там захватил Сергей Хомутов и его товарищи. Там же начала выступать Злотникова. “Зеленое” движение стало набирать обороты, появился ажиотаж, а у нас в «Апреле» было скучно. Разумеется, ребята подались туда, тем самым предав идею «Апреля». Это если о грустном.

– Когда в Оренбурге произошла следующая крупная акция хотя бы похожих масштабов?

– Следующий серьезнейший политический митинг был уже на улице Аксакова в феврале 1990 года. Тогда не было Дня тишины, он прошёл в субботу перед выборами  депутатами Верховного Совета РСФСР. Для последующих митингов нам приходилось изобретать целые технологии, которые если и существовали на тот момент, то были нам неизвестны. Например, людям никогда не нравились научные выкладки, и мы это использовали. После выступления на очередном митинге Юрия Дмитриевича Гаранькина, которому надо было выступать, как первому секретарю горкома КПСС, мы чисто по-человечески должны были дать ему слово, толпа заводилась в негативном ключе. Мы всегда боялись, что когда негативно настроенная толпа поднимается, найдется придурок, который разогретую толпу поведет куда-то. Надо было остужать порыв. У нас всегда в запасе были 2-3 выступающих научных работника, которые всей душой были за экологию, но они не знали, какую роль мы им отводили. Когда народ вскипал, выходил наш, угодный толпе человек, представлял этого научного работника как своего, тоже угодного. Толпа визжала, а тот выходил и начинал нудно читать: “У нас уровень ПДК в Степном…” Толпа заведенная, а тут цифры сыпятся. И в общем-то, послать бы его куда подальше, но неудобно - вроде свой. И толпа успокаивалась, все спадало. Мы эти технологии придумывали на пустом месте, за полгода или за год до этого понятия не имели, что такие вещи бывают. И я первый в Оренбурге - это я точно говорю - сказал, что можно будет зарабатывать на том, чтобы протаскивать этих ребят в депутаты и вообще на любых выборах. Но сам я не пошел так зарабатывать.

- Какой, по-вашему, главный результат того первого митинга?

- Если раньше люди боялись, и все было на этом замешано, то после митинга стало абсолютно всё новое: люди стали свободно говорить, можно сказать, проснулись в другой области, в другом городе. 

Алексей КОЗЛОВ